Фильм начинается со счастливых и эффектных кадров, которые подошли бы для громкого финала. Гражданская война окончена, большевики торжествует, хотя победу нельзя назвать полной. Несколько чекистов получают задание отправить на поезде награбленное буржуйское золото, необходимое партии для закупки продовольствия. Так как до золота охочи многие, неудивительно, что оно исчезает. Подозрение падает на чекиста Шилова, который отныне считается «чужим среди своих».
Михалков снял классический истерн. Советское кино, отгороженное от американского железным занавесом, все-таки многое у него позаимствовало — тут и ограбление поезда, и заваруха вокруг золота, и погони на конях, и даже широкополые шляпы. Но есть и одно значительное различие – советский боевик непременно пропитан симпатией к трудящимся и романтикой революции. В этом плане, «Свой среди чужих, чужой среди своих» — классический образец отечественного истерна.
Органично соединить развлекательное содержание с гражданским подтекстом – задача не из легких. Молодому Михалкову пришлось изрядно попотеть, зато ни в одной его последующей картине не встретить столько экспериментов со светом, цветом, монтажом, символами и прочими кино-приемами. Картина буквально пестрит иносказательными сценами, даже в несущейся по склону пустой карете можно увидеть высказывание «в карете прошлого далеко не уедешь».
При всем истерновском колорите фильм задевает своей наивностью и чистотой. Даже Михалков сыграл здесь не Всемогущего, а всего лишь трусоватого бандита. Конечно, остановить поезд сверкающей улыбкой ему как раз плюнуть, но героем его не назовешь, и на том спасибо.
Сейчас картина вызывает противоречивые чувства: смешат высокопарные лозунги и восхищают героические поступки, интригуют диалоги и не трогают погони, возмущает путаница цветов «красные» — это хорошее, белое, «белые» — это плохое, черное. Но волшебная музыка Эдуарда Артемьева сглаживает все неровности, создавая каждому лиричное настроение.